Имперская гвардия: Омнибус - Страница 795

795

Его конвоиры не стали надевать оковы на его ноги. Это уже что-то. Но Челкар понимал, что не стоит считать это особым основанием для надежды. Это был вопрос практичности — им предстоял долгий путь к штабу сектора. И если конвоиры не хотят нести его, лучше не сковывать ему ноги.

К рукам, однако, это не относилось. Здесь кессрианцы следовали уставам неукоснительно. Челкару еще не доводилось ходить по этим усыпанным обломками улицам с руками в наручниках за спиной. По пути у него уже произошло несколько болезненных столкновений с тем, что пропагандисты называли «святой землей Брушерока». Достаточно, чтобы понять, что мерзлая земля при столкновении с человеческим лицом отнюдь не менее тверда, чем под саперной лопатой. Но вкус крови на губах и болезненное ощущение того, что он, кажется, сломал нос, были еще не самым худшим из всего этого.

Челкар чувствовал себя голым. Он был гвардейцем семнадцать лет и последние десять лет провел в осаде в этом проклятом городе, сражаясь с орками. Достаточно долго, чтобы знать, что нет легче способа погибнуть, чем оказаться в зоне военных действий без оружия. Твое оружие — твоя жизнь; если ты потерял одно, то вскоре потеряешь и другое. Это был урок, от которого зависела жизнь — и смерть — гвардейца. Урок, который Челкар усвоил еще сопливым новобранцем в первый день службы, получив пинок по заду от сержанта-инструктора, чтобы лучше помнил. Этот пинок, возможно, с тех пор спас его жизнь сотни раз. Все эти семнадцать лет, когда он ел, спал, мылся, даже ходил в туалет, его дробовик, хеллпистолет и нож всегда были при нем. Теперь, лишившись их, Челкар ощущал себя инвалидом, испытывая мучительное чувство незавершенности, словно фантомный зуд.

— Встать, проклятье! — рявкнул один из кессрианцев, болезненно дергая Челкара за руки после очередного падения. — И в следующий раз аккуратнее шевели ногами, — добавил он, явно убежденный, что постоянные падения арестанта являются плохо скрытым актом неповиновения.

За исключением этого, да еще иногда тычков стволом в спину, конвоиры не были расположены к беседе. Из своего прошлого опыта общения с кессрианцами, Челкар знал, что это скорее благословение, чем проклятье. Они были угрюмыми фанатиками, мрачными даже по стандартам Брушерока, где жить вообще значило жить во мраке отчаяния. Некоторые люди не выдерживали и кончали с жизнью, засунув ствол лазгана в рот. Другие искали утешения в иллюзорных надеждах, мрачном юморе или просто упрямом нежелании умирать. Но не кессрианцы. Они свято верили в Имперское Кредо и жили с чопорным самодовольством людей, убежденных, что надо лишь в точности исполнять приказы, и после смерти они непременно воссядут рядом с Императором в раю.

Хотя, возможно, в их подчеркнутой набожности была некая мудрость. Кессрианцы считались самыми благонадежными солдатами в Брушероке и были откомандированы в распоряжение комиссаров, тогда как «менее благонадежные» солдаты, вроде Челкара и его товарищей, постоянно находились на фронте, испытывая на себе всю тяжесть боев.

И все же молчаливость кессрианцев явно была благословением. Челкар вытерпел бы, если бы они потащили его на виселицу, но не видел никакой причины, почему он должен выслушивать перед этим их ханжеские пошлости.

— Держись ближе, — приказал кессрианец. — Если побежишь, будем стрелять.

На секунду Челкар подумал, зачем утверждать столь очевидное. Потом, даже со сломанным носом, он почувствовал зловоние горелого мяса орков, и понял, что недалеко костры для сжигания орочьих трупов. Они зашли за угол, направляясь к невысокому холму, вершина которого была окутана едким дымом. Не нужно было видеть сквозь дым, чтобы знать, что они найдут на вершине. Костры: громадные горящие курганы мертвых тел зеленокожих, свезенных сюда со всех концов города. Сквозь дым Челкар видел очертания примерно полудюжины таких костров, в каждом горели сотни трупов ксеносов, или даже больше. И на каждый курган, который он мог видеть, был еще десяток скрытых в дыму. Здесь, должно быть, горели тела не менее чем десяти тысяч орков, но это была не более чем капля в океане. На каждого мертвого орка здесь приходилась тысяча живых за линией фронта.

«Когда-то для меня это был запах победы», подумал Челкар. «Теперь я не испытываю таких иллюзий».

Это была традиция, начавшаяся с первых дней осады. Каждое утро гвардейцы с длинными баграми собирали трупы орков, убитых в боях предыдущего дня, втаскивали их на холм, складывали в огромные курганы, поливали прометием и поджигали. Сначала это делалось для предотвращения эпидемий: трупов было так много, что их просто нельзя было оставлять гнить на улицах. Потом кто-то — скорее всего, какой-нибудь комиссар — объявил, что сожжение трупов ксеносов есть нечто большее, чем просто гигиеническая процедура. Брушерок был святой землей, сказал он, освященной кровью героев, которые погибли, защищая ее. И похоронить в этой земле хотя бы одного ксеноса значит оскорбить их жертву. Только герои достойны быть похороненными в Брушероке; трупы чужацкой мрази должны сжигаться, чтобы не осквернять святую землю, и чтобы орки, осаждавшие город, видели дым, поднимавшийся на ветру, и знали, что их ожидает.

Во всяком случае, так гласила догма. Челкар не мог не заметить, что сожжение трупов за эти десять лет отнюдь не внушило оркам страха. Но была в этом и некая симметрия. Брушерок когда-то был одним огромным очистительным заводом, где сырье с южных нефтяных полей перерабатывалось в топливо. Даже сейчас в городе хранились миллионы баррелей прометия в огромных подземных резервуарах. Вот зачем орки были здесь: без топлива для их бронетехники, их наступление повсюду на планете остановилось. Им был нужен прометий. И благодаря идее некоего давно погибшего комиссара, каждый орк, убитый здесь, все-таки получал немного прометия.

795