Имперская гвардия: Омнибус - Страница 820

К оглавлению

820

Это была настолько абсурдная и неуместная мысль, что Айверсон едва не рассмеялся вслух.

— Ко’миз’ар, — существо с трудом произнесло это слово, но оно явно прежде встречалось с кем-то из собратьев Хольта… и получило шрам на память.

— Ко’миз’ар, — это было обвинение, пропитанное ненавистью.

— Раз и навсегда, — ответил Айверсон, отрицая очевидное и отказываясь встречаться взглядами с Бирсом. Старый ворон стоял в рядах предателей, и жажда нести правосудие мешала ему разглядеть иронию происходящего. Высоко над ними прогрохотало небо, в чреве которого зрела буря… и тень Ниманда возникла рядом с Натаниэлем, измученная собственным проклятием. Мгновение спустя сверкнула молния, озарив лесной полог изумрудным огнем, и в руке ксеноса блеснул нож, устремившийся к глазу Хольта… око за око… он сиял… такой яркий и быстрый… Но разве синекожие не отвергают ближний бой? И пришла новая боль, клинок пронзил ладонь, которой Айверсон попытался отвести удар… Не эта чужачка. Она хочет вкусить моих мук… Поделиться своими муками… Колющая мучительная боль от ножа, вышедшего с другой стороны ладони, мерцающее острие замерло на волосок от глаза… Черное око ксеноса, пылающее яростью, столь похожей на мою собственную.

И они оказались в оке бури, захваченные чистой гармонией ненависти, и синекожая опускала нож вниз, а комиссар отталкивал его вверх, и ни один из них не желал прерывать идеальный ритуал противоборства. Хольт свирепо оскалился в это нечистое, изуродованное лицо, и увидел, как расширяется её глаз… она улыбается мне в ответ!

А затем Номер 27 опустилась на колени рядом с ним, умиротворенная и такая мертвая, и все мгновения слились в вечность, когда Айверсон вознесся к своему Громовому краю.

Акт первый
Падение

Глава первая

Где-то в Трясине
...

Чужачка обманула меня, лишила Громового края. Только что мы были скованы её ножом, как неразрывными узами ненависти, и вдруг… предательство! Резкий поворот, вспышка боли, клинок вырывается из моей ладони и рассекает лицо. Она забрала око за око и оставила шрам на память о шраме, но посмеялась надо мной и пощадила.

Я очнулся на этом маленьком атолле, Император знает в какой части Трясины. Оказалось, что предатели перевязали мои раны, накачали меня ксенолекарствами и оставили припасов на неделю. Кроме того, они положили рядом кровавый сувенир, мою оторванную руку, но истинным оскорблением стал памфлет, который изменники сунули мне в карман. Он назывался «Приходит Зима», в честь коварного тирана, командующего ими на Федре.

Да, конечно, я прочитал книжечку. Всё-таки мы должны знать своего врага. Кроме того, там могли найтись какие-то намеки на личность самого Прихода Зимы, но в итоге памфлет оказался напыщенным восхвалением так называемого «Высшего Блага», богохульной философии, которая связывает империю синекожих воедино. В каждой строчке мелькала угроза, настолько вежливая, что казалась оправданием злого умысла: «Присоединяйся к нам, или…»

Император прокляни их! Предатели думали, что со мной покончено, но я здесь не один. Троица призраков со мной, и вместе мы выдержим всё — такая сила скрыта в ненависти. Но, разумеется, ты уже это знаешь, ведь мы с тобой одной породы, не так ли? Вот поэтому я продолжаю писать, никчемной уцелевшей рукой. Чтобы ты понял. Чтобы ты был готов. Но сначала нам нужно выбраться из Трясины…

Ниманд протестующе машет обрубками рук, разбрызгивая эктоплазму, и твердит мне, что нас скоро найдут, но порой кажется, что мы всегда были в этом чистилище, а всё остальное — не более чем сон. Бирс всегда наказывал меня за то, что я слишком много думаю, но здесь больше нечем заняться. Кроме того, этот недостаток спрятан глубоко в крови, он — ещё одна тень арканского происхождения, которую не смогла изгнать Схола Прогениум.

Знаешь, последнее время я постоянно думаю о Провидении, давным-давно покинутом доме. О промерзших ущельях Севера и раскаленной преисподней Пустошей, беломраморной колоннаде Капитолийского бастиона и богатых особняках с остроконечными крышами в Старой Ефсимании. О первопроходцах и патрициях, об инженерах и дикарях, о всех кланах, картелях и племенах, вечно вцепляющихся друг другу в глотки, но навеки остающихся арканцами. Они поздно пришли к свету Императора, и прошло это отнюдь не гладко.

Порой я спрашиваю себя, что же со всеми ними стало…


Из дневника Айверсона


После серьезнейшего происшествия во время варп-перехода транспортник ковылял на минимальной мощности, сберегая силы и решимость для обратного пути. Перелет на Федру едва не закончился катастрофой, и последствия оказались адски тяжелыми. Пока техножрецы отчаянно трудились, пытаясь облегчить страдания корабля, а капитан грубой силой приводил экипаж в порядок — в одном случае смертельно перестаравшись — пассажиров на жилой палубе «Q» оставили в неведении. Флотские держали Имперскую Гвардию за стадо скота с пушками.

Когда кризис миновал, какой-то младший лейтенант спустился с мостика, чтобы кратко изложить суть дела полковым офицерам. Покровительственным тоном он рассказывал о перебоях в энергоснабжении и колебаниях поля Геллера. Бессмысленные слова, в которых ничего не было от ужаса, поглотившего одиннадцать человек в спальной каюте № 31, когда варп просочился в корабль. Полковник Катлер сломал флотскому нос и отправил всхлипывающего парня обратно на мостик. После этого гвардейцам ничего не рассказывали.

820