Я шагнул вперёд и скрестил свой взгляд с орочьим.
— Нет, — сказал я снова, но уже стражнику, сказал ледяным тоном и по-орочьи. Мне было противно пользоваться этим поганым языком, но это поразило орка. Он заколебался.
Я неотрывно глядел в глаза чудовищу своим единственным оком. Я смотрел вверх, чуть наклонив свою голову вниз, так чтобы в моей пустой глазнице было больше тени, больше таинственности. Я был одноруким и одноглазым человеком преклонных лет, который мерился взглядом с орком. Мне уже полагалось лежать мёртвым с кишками, разбросанными по всему полу. Но я был Ярриком, и у меня был дурной глаз. Я убивал орков одним взглядом. Стоящий передо мной зверь это знал. Как и я в тот момент. Жизнь Беккета болталась на истёршейся ниточке, и я направил всю свою веру в Императора и всю свою ненависть к оркам на обретение хрустально-чистой, алмазно-твёрдой убеждённости в том, что мой взгляд был роковым для зеленокожих. В тот момент я был тем, кем они меня считали.
Топор стражника дрогнул. Орк отвёл взгляд от моего глаза и моей опасной глазницы и огляделся по сторонам, охваченный нерешительностью. Кажется, он что-то заметил на решётчатых мостиках во мраке высоко над нашими головами. Затем он опустил топор. Он снял ногу с Беккета, дал ему пинка по рёбрам и пошагал прочь вдоль вереницы рабов, что-то порыкивая самому себе.
Помогая Беккету встать, я ощутил, как становятся дыбом волоски на моём загривке. Я посмотрел вверх, вглубь теней, и ощутил чьё-то внушительное присутствие. Там, наверху, стоял и наблюдал он. Тот самый орк. Трака.
Я не мог его видеть, но надеялся, что он разглядел выражение моего глаза.
Я надеялся, что он разглядел в его глубине обещание смерти.
Я понимаю необходимость зрелищ — не бессмысленных представлений, легкомысленной растраты времени и ресурсов. У них всегда есть причина. У зрелищ есть результат, а потому их устроение осмысленно. Великое зрелище может сплотить людей, дать им общую цель, направить их ненависть и наполнить верой. Определить их мысли. Я сам часто пользуюсь зрелищами. Я сделал себя знаковой для всех фигурой, особенно там, на Армагеддоне.
Зрелища жизненно необходимы.
Конечно, ими могут воспользоваться и для нечистых целей. Я видел это на Мистрале. Проповеди кардинала Вангенхейма служили делу Императора лишь на словах, а на деле способствовали его собственному возвышению. И теперь, когда мучительные уроки Мистраля были всё ещё свежи, я со смешанными чувствами наблюдал за триумфом на Абидосе. Понимать необходимость зрелищ и наслаждаться ими — не одно и то же. Но я никогда не отказывался от своих обязанностей, а сегодня они требовали моего присутствия здесь. Вдобавок, Абидос заслужил триумф. Его заслужили солдаты Стального Легиона Армагеддона, воины мордианской Железной Гвардии и Востроянские Первенцы. Его заслужили защитники-ополченцы бастионов Абидоса.
Его заслужили люди, пережившие эту войну.
Битва за возвращение Абидоса из рук тау была тяжёлой. Сотни рот из трёх участвовавших подразделений были втянуты в бои. Ксеносы использовали против нас свои грозные технологии, но война оказалась особенно жестокой и по другой причине. Самих тау на Абидосе было примечательно мало, мы многократно превосходили их числом. Но значительная часть населения приветствовала ксеносов, приняла философию тау. И поэтому теперь, когда наконец-то прекратились бои, зрелище триумфа было необходимо как никогда. Уже начались великие чистки, и они будут продолжаться. Команды зачистки занимались стиранием характерных круглых символов тау, подобно бубонам чумы распространявшихся по планете. Миллионы отвернувшихся от Императора и Имперского Кредо будут казнены. Потому оставшемуся населению было необходимо продемонстрировать величие победы, мощь Империума и торжество веры.
Торжества проводились на площади Его Истребляющего Величия в сердце Риума, столицы Абидоса. Я стоял рядом с капитаном Артурой Бренкен из шестой роты 252-го полка Стального Легиона. Мы с ней хорошо сработались и даже понесённые потери в этой войне оказались менее тревожными чем то, с чем шестая рота столкнулась раньше на Молоссусе. Ставки были ясными, межполковая вражда — минимальной, а планетарный губернатор сотрудничал во всём. Поэтому торжества казались настоящими.
Вместе с остальными офицерами мы находились на мраморном возвышении, вздымающемся на сто метров вдоль северной стороны площади. Мимо по бульвару Бдительности шли солдаты, проходя с востока на запад. Люди Риума заполонили южную половину площади и собрались с обеих сторон бульвара. Они пришли сюда ради зрелища, чтобы праздновать, и они праздновали. Они пришли сюда увидеть своих спасителей и предстать перед своими судьями.
На противоположной стороне площади находилась десятиэтажная украшенная колоннами сводчатая галерея. Сегодня находившиеся там офисы чиновников Администратума, руководивших поставками продуктов с Абидоса, были закрыты, и в галереях собрались тысячи зрителей.
Площадь Его Истребляющего Величия была архитектурной гордостью Риума, и её важность как символа лишь укреплял тот факт, что она не была разрушена во время войны. Это нельзя было сказать о другой жемчужине Риума, полуторастаметровом колоссе, стоявшем на восточном краю бульвара Бдительности — статуи святого Каррина, исповедника Абидоса, сохранившего мир верным Имперскому Кредо в годы Чумы Неверия. Она получила ракетные попадания в правое плечо и левую часть головы. Теперь в небе города нависал готовый в любой момент рухнуть исполин, пугающее воплощение упадка.