«Белый кабан тут, Старый голодяй там, размышлял Кариф. И Бойцовский Пес? Что творится с прозвищами у востроянцев? Пусть поможет Трон тому человеку, который неуважительно прозовет меня.
— Это не секрет, сержант. — ответил Кариф. — Решается судьба Налича. Армия независимости Данника совершила массированное наступление, так же были атаки изнутри города: агентами сепаратистов и сочувствующими гражданскими лицами. Комиссар-капитан Вон сообщил о тяжелых боях, но потом связь прервалась. С тех пор из Налича передач не было. Возможно передающая станция была разрушена в ходе сражения. Я полагаю, скоро мы это узнаем. Не понимаю, как простые силы планетарной обороны могут надеяться противостоять мощи Молота Императора, с поддержкой или без проклятых гражданских ополченцев. Они сошли с ума?
— Мы сглупили, однажды поверив в это. — сказал Баск. — Не сочтите за неуважение, но две тысячи лет борьбы за жизнь в таком климате, брошенные на выживание без всякой помощи от Империума… это изменило людей. Даниккийцы — твердый народ. У этого их лора-генерала, Ванандрассе, сердце так же черно и порочно, как зимняя ночь.
Кариф сжал челюсти:
— Этот человек не лорд-генерал, сержант. Он отвернул свой народ от света Императора и обрёк их на забвение. Возможно они и тверды, как лёд, но молот Императора разобьёт их на мелкие осколки. И для этого я буду безжалостен в своей службе, как будет и все вы
Праведный гнев Карифа сделал с ним то, что не могла сделать музыка востроянцев, его кровь забурлила, а удары сердца отдавались в сжатые кулаки и виски. Он горел желанием лично разорвать всех предателей на этой планете. Орки глупые, темные существа и должны быть вырезаны под корень, но они никогда не знали света Императора и никогда его не познают. Но чувствовать его и повернуться к нему спиной было величайшим преступлением в Империуме. Лишь одна мысль об этом вызывала тошноту у Карифа.
«Ничтожные отступники, — подумал он. — они сами обрекли себя на смерть».
Сержант Баск кивнул и приложил руки к груди, сложив пальцы в знак аквилы: «Вдохновляющие слова, комиссар! Именно так бы сказал комиссар Иззиус».
Все закончилось, несколько неправильных слов в дребезги разбили мост, который, как казалось Карифу, начал выстраиваться между ним и этими людьми. Он молча встал со своего места, сдерживая раздражение и разочарование.
— Черт подери, солдат, — сказал он озадаченному сержанту сквозь сжатые зубы. — теперь я ваш комиссар. Я не потерплю постоянного сравнения меня с вашим погибшим комиссаром. Запомните мои слова и передайте их своим людям.
После этого Кариф встал и ушел, держась за поручни над головой, чтобы не упасть от тряски транспорта. Баск ошарашено смотрел ему вслед. В дальнем конце отсека Кариф поднялся по металлической лестнице на верхнюю палубу.
Рядовой Якин закончил играть мелодию на последней дрожащей ноте.
С тех пор, как они покинули Коррис Ставин был занят на верхней палубе транспорта, в то время, как комиссар общался с солдатами на нижней. На секунду он повернул голову, когда зазвучала музыка. «Глаза Кати, — с улыбкой подумал он. — кто-то играет «Глаза Кати».
— Сосредоточься, парень, — окликнул его сержант Свемир, — надави здесь и здесь, пока я буду зашивать.
Сержант Свемир был медиком при втором взводе первой роты. Его голова была круглой, как дыня и была покрыта седой щетиной, настолько грубой, что об неё можно было зажечь спичку. Такая же щетина была и на его челюсти, но над ней нависали вощеные концы его усов, еще не успевших поседеть до кончиков.
Первое, на что обратил внимание Ставин при встрече с Свемиром — это отсутствие двух пальцев на его руке. Ставин старался не глазеть на руку. Но эта потеря, похоже, не мешала сержанту работать.
Несмотря на то, что взгляд сержанта не отрывался от раненого пациента, Свемир сказал, продолжая работать:
— Я не собираюсь к тебе придираться, сынок. Я признателен тебе за помощь, но тебе лучше смотреть на то, что ты делаешь. Этому храброму бойцу нужна наша помощь.
Верхняя палуба первопроходца в данный момент представляла собой довольно плохую операционную. Комиссар Кариф одолжил своего адъютанта в помощь Свемиру, заметив, что Ставин должен осознать мрачные факты из жизни Гвардии. Ставин не возражал. Эти истекающие кровью люди отважно сражались с ксеносами. Они заслуживали жизни. Если он может что-то сделать, он это сделает.
Их было шестнадцать человек, с ранами разной степени тяжести. Они лежали на спальных мешках по всему полу. Немалым было облегчение и от того, что сейчас они лежали тихо. Уколы анестезии, поставленные сержантом Свемиром вырубили их, принеся желанный конец стонам и крикам боли. Некоторым были нужны скобы для сведения плоти, а где-то по словам Свемира хватит и простых швов. Ставин наблюдал, как сержант осторожно вытаскивает из руки солдата длинный, черный кусок шрапнели. Потом он поднял искривленную иглу и плотно зашил рану.
— Этот оказался слишком близко к гранате зеленокожих. — сказал Свемир. — Это был самый тяжелый, парень. Ты бы бросил её обратно или прыгнул в укрытие? При любом раскладе эти проклятые штуки все равно взрываются в половине случаев.
Ответ Ставина не заставил себя ждать:
— Если бы она была всего одна, то я бросил бы её назад.
Закончив шов Свемир поднял клаза:
— Ты странный, новичок. Говоришь с акцентом с Мусхи, но на вид ты с Магдана.
Опять то же самое: новичок. Ставин гадал, сколько еще они его будут так называть. Его это не сильно беспокоило, но это было еще одним барьером между ним и его признанием. Всем известно, что новую вещь нужно сломать, чтобы она заработала правильно.