Тем временем Бракстон сел, прислонившись к дереву и подтянув колени к груди.
— Я бы целую неделю проспал, — простонал он.
— Можешь вздремнуть, — сказал Лоренцо и присел рядом, оглядевшись в поисках джунглевых ящериц. — Часок-другой, во всяком случае. Я побуду на карауле, но, думаю, мы в безопасности. У Рогара уйдет много времени на то, что собраться с силами, приготовиться к следующему ходу.
— Откуда ты знаешь? — спросил Бракстон.
Лоренцо пожал плечами.
— Знаю и все тут. Словно чувствую это. Как в пещере, когда задрожит земля, куда потечет лава… я чувствовал это с тех пор, как меня отравило чучело.
— Ты сказал сержанту, что умираешь.
— Мне так казалось. Но дело здесь в другом. Во мне частичка планеты. Думаю… каким-то удивительным образом, Рогар пытался… общаться.
— Но постоянно при этом пытаясь убить тебя, — заметил Бракстон. — Да и всех нас.
— Да, — согласился Лоренцо. — Думаю, чувствую, у него не было иного выбора.
— Значит, он попытается снова.
— Скорее всего.
Ему было странно говорить подобные слова, верить в то, что пару дней назад счел бы невозможным. Будь здесь Башка, подумал Лоренцо, он наверняка смог бы придумать рациональное объяснение. Все, что ему довелось пережить, он мог объяснить только одним.
— Помнишь, — произнес Лоренцо, — когда за нами шли зомби, ты сказал, будто планета разумна?
— Тогда именно так мне и казалось.
— Да. Нам всем казалось. Но не уверен, что это так. У Рогара нет разума как такового, в обычном понимании. Скорее он… реагирует. На происходящее на поверхности. На орков. На нас. На войну. Словно не может отреагировать иначе.
— Вроде аллергии, — предположил Бракстон. — Чем больше мы сражаемся, тем сильнее вредим планете, и тем сильнее она защищается. Новые виды растений и зверей возникают на ее поверхности, подобно сыпи. Или антителам.
— Да. Нечто вроде. И чтобы ни было этому причиной, не думаю, что до него можно докопаться. Орки впустую теряли время.
— Вот чего Рогар хотел от нас — понимания, — сказал Бракстон. — Мы теряем здесь время.
Взглянув на валидианца, Лоренцо вспомнил того нервного, вечно извиняющегося адъютанта, который четыре дня назад присоединился к отделению, чужака, которому катачанцы нисколько не были рады.
— Ты хорошо себя проявил, — произнес он. — В смысле, действительно хорошо. Все остальные погибли, так и не увидев завершения операции. А сейчас стоишь здесь. И нанес смертельный удар.
— Моей заслуги в этом нет, — отмахнулся Бракстон. — Мы ведь действовали в команде. Ты набросился на вожака и обездвижил его. А если бы не сержант Грейсс, то нас бы уже на свете не было. Я просто оказался в нужном месте в нужное время.
— Но ведь оказался, — сказал Лоренцо, — в то время как остальные — нет. Думаю, теперь ты стал одним из нас.
— Это еще не конец, — задумался Бракстон. — Нам еще предстоит четырехдневный путь назад, если мы вообще доберемся до лагеря.
— Даже если и нет, Мэрбо обязательно дойдет. Ему известно, что мы выполнили задание. Командование узнает о смерти Большого Зеленки.
— Возможно, — сказал Бракстон. — Но им следует узнать не только это. Им нужно узнать о Старом Упрямце и остальных, о том, на что они пошли рад нас… ради них. Но даже не думай, что я буду писать об этом историю.
— Ты всегда можешь попробовать, — ухмыльнулся Лоренцо. — Если тебя турнут из Имперской Гвардии, уверен, джунглевые бойцы с радостью примут тебя.
Они сидели так очень долго, греясь на солнце. Бойцы не говорили, но слов и не требовалось. Теперь их связывали крепкие узы товарищества, плечом к плечу выкованные в огне сражения. Наконец, Бракстон поднялся и обыскал орков. У одного из них он нашел флягу и сделал из нее долгий глоток, прежде чем протянуть ее Лоренцо. До этого времени катачанец не понимал, как его мучила жажда, и холодная влага показалась ему настоящим благословением.
— Итак, как мне теперь тебя называть? — спросил Бракстон, вновь усевшись рядом.
— Не знаю, о чем ты, — солгал Лоренцо.
— Грейсс сказал, что ты заработал себе прозвище.
— Он просто не хотел, чтобы вместо него погиб я. Сержант жаждал пламени славы, и поэтому просто сказал то, что я хотел услышать.
— Думаешь? — вопросительно поднял бровь Лоренцо. — Возможно, я не знал Старого Упрямца так, как ты, но ответь мне вот на что: за все то время, что сержант командовал твоим отделением, он хоть раз сказал вам то, что вы хотели услышать?
— Пожалуй, нет, — рассмеялся он.
— Итак, как же мне тебя называть?
— Пока просто Лоренцо, — вздохнул он. — Просто рядовой Лоренцо. Прозвище катачанцу могут дать лишь его товарищи. Это вроде знака их уважения, символа того, что они принимают его. А у меня не осталось товарищей.
— Возможно, когда в других взводах услышат…
— Возможно. Но узнать об этом и быть там — две разные вещи. Скорее всего, меня переведут в другое отделение к бойцам, с которыми я не знаком. Им будет все равно, что мой старый сержант собирался дать мне прозвище. Мне придется вновь проявлять себя. Да и в любом случае, как бы они меня прозвали? Что я совершил такого особенного? Я хотел… хотел стать тем, кто задержит орков, чтобы Патч смог спастись, но он опередил меня. Хотел стать тем, кто убьет Большого Зеленку, но оказался недостаточно силен. Хотел остановить зомби, но Старый Упрямец…
— Мне кажется, — произнес Бракстон, — ты просто ищешь смерти, как будто думаешь, что не сможешь проявить себя, не погибнув при этом. Что ты сказал мне? «А сейчас стоишь здесь…»