Имперская гвардия: Омнибус - Страница 260

260

Он мог умереть и, вполне возможно, даже не заметил бы этого. Всего один удар, рана, которую он бы даже не почувствовал — не худший вариант.

Лоренцо сражался, словно во сне, мышечная память сама поднимала его руки в ответ на воображаемую череду сошедших от крови с ума врагов. Краем сознания он задумывался, сумеет ли проснуться когда-нибудь, или же ему судилось вечно пребывать в этом ужасающем кошмаре.

И все же это была великая битва.

И еще более великой она стала после того, как Лоренцо почувствовал на своем лице солнечный свет и, открыв глаза, понял, что остался в живых.

Спустя мгновение он понял, где находится. Свет был ярким, хотя окружающие его предметы словно плыли в тумане. Лоренцо заметил, что лучи пробивались сквозь окошко, но тонули в пыли и грязи внутри.

Орочья хижина. Лоренцо лежал на койке (всего лишь груда хлама, покрытая рваным тряпьем) под вонючими мехами. У него был жар, он буквально горел. На краткий миг он подумал, что орки, должно быть, принесли его сюда в качестве пленника. Но это было не в их духе. То, что он лежал здесь, могло означать лишь одно — его отделение совершило невозможное. Они победили. Но какой ценой?

Бок Лоренцо был словно оцепеневшим, и он засунул руку под толстое одеяло, чтобы ощупать его. На правых ребрах он нащупал крепкий узел из синтекожи и содрогнулся от внезапного яркого воспоминания об орочьем топоре, который впивается ему в плоть. Его и без того смутные воспоминания путались, но эту рану ему наверняка нанесли одной из последних. Лоренцо печально вздохнул. Лучше было бы, если под конец он остался стоять на ногах.

— Эй, Лоренцо? Ты можешь шевелиться под этим тряпьем?

Лоренцо при звуках знакомого голоса покосился влево, где на соседней койке лежал Вудс. Наверное, его также ранили, но из-за насмешливой ухмылки Лоренцо не мог сказать это с полной уверенностью.

— И как раз вовремя, — продолжил Вудс. — Я уже пару часов как не сплю, а ты тут до сих пор храпишь. Какой смысл победы в самой крутой заварушке из всех, в которых сражалось наше отделение, если после этого не можешь потрещать о ней со своими корешами, а?

— Мы… значит, мы победили?

Вудс удивленно поднял бровь.

— Я спишу это на то, что ты просто обалдел от счастья. Конечно, победили, Лоренцо!

— Я… я слышал насчет Башки.

Вудс надулся.

— Ага. Мы потеряли Башку. И, судя по всему, Акульего Укуса тоже. Они ищут его уже все утро.

В памяти Лоренцо вспыхнуло воспоминание о том, как Малдуин бежит на свет прожектора орочьего боевого вагона, и он почувствовал резкую боль в животе.

— Они не найдут его, — тихо сказал катачанец. Вудс одарил его удивленным, почти молящим взглядом, и Лоренцо понял, что должен поведать последнюю историю Малдуина Акульего Укуса, дабы легенда о нем продолжала жить. Эта честь и обязанность лежала теперь на его плечах. Поэтому он набрал воздух в грудь, на мгновение закрыл глаза, чтобы подобрать нужные слова, и рассказал ее. Он описал, с какой отвагой погиб Малдуин. Лоренцо упомянул о ране на его голове, ведь то, что несмотря на нее, он продолжал сражаться, делало его еще более героическим, и немного преувеличил количество убитых им орков — ведь вокруг было темно и много дыма. На боевом вагоне вполне могло оказаться четырнадцать или пятнадцать зеленокожих, а Лоренцо не хотелось преуменьшать заслуг товарища. Вудс слушал рассказ с все возрастающим уважением в глазах, и когда Лоренцо закончил, он тяжело выдохнул через крепко стиснутые зубы и согласился, что Акулий Укус пал смертью храбрых. Лоренцо чувствовал странную гордость из-за того, что был там и видел этот храбрый поступок, но более всего оттого, что теперь о его товарище никогда не забудут, и все стало казаться ему чуточку светлее.

— Некоторые видели, как погиб Башка, — поведал ему в ответ Вудс. — С ним было пару наших, орки прочесывали джунгли, поэтому они не успели найти хорошее укрытие до того, как все покатилось к чертям собачьим. Они видели, как Башка позволил оркам найти себя, ведь сделай они еще пару шагов, то натолкнулись бы на Дикаря и еще, возможно, Стрелка. Он отдал жизнь, чтобы выиграть для остальных время. Выскочил и принялся стрелять по всему, что движется. Признаюсь, у меня частенько не находилось времени для старины Башки, я думал, что он слишком часто вякает не к месту — но, по словам остальных, прошлой ночью Мэрбо мог бы им гордиться. Он в одиночку уложил десять или двенадцать орков, и продолжал сражаться еще достаточно долго, чтобы другие перегруппировались и начали отстреливаться.

— Что случилось? — спросил Лоренцо. — В смысле, из-за чего все началось? Мы уже прошли лагерь, когда…

— Ах, да, — скривившись, сказал Вудс, — чуть не забыл, что ты был впереди, и ничего не видел. Но, могу поспорить, ты и сам догадаешься. Уверен, ты знаешь, кто был достаточно туп, чтобы напороться на орочью ловушку и подорваться на ней ко всем чертям.

— Макензи? — догадался Лоренцо. Выражение лица Вудса и сквозившее в его голосе отвращение послужили ему неплохой подсказкой.

— Кто же еще? — подтвердил он. — Наш дорогой комиссар.

— Но даже он…

— Все из-за синего света. Появился будто из ниоткуда. На секунду я почувствовал его в своей голове, он словно сканировал меня, читал мой разум, но затем двинулся дальше. Макензи… скорее всего, свет выбрал слабейшего из нас. Макензи встал и, словно в трансе, пошел вперед. Сержант пытался остановить его — он поднял лазган и пригрозил, что если тот сделает еще хотя бы шаг, то пристрелит его. Не знаю, почему его это так заботило, утони Макензи в трясине, лично я за ним ничуть бы не горевал. Но Старый Упрямец, похоже, сумел привлечь к себе его внимание. Макензи замер и уставился на Старого Упрямца, а за ним мерцал синий свет. Думаю, именно Стрелок первым заметил растяжку. Макензи перешагнул ее одной ногой. Одному Богу-Императору ведомо, как он не подорвался. Старый Упрямец приказал всем отойти, а сам продолжил тихо и мирно говорить с комиссаром. Макензи слушал сержанта, понимая, что тот говорит верно, но он все еще хотел добраться до того света, в общем, сам знаешь. Макензи спрашивал, почему он должен нам верить. Он говорил о происшествии на реке и обвинял сержанта в том, что тот хочет его смерти. Я понял, что мы оказались в передряге, и все равно привлечем к себе орков, даже если он не зацепит ту чертову растяжку. Старый Упрямец продолжал шептать, пытаясь успокоить комиссара, но тот впал в истерику.

260